Потом началась вторая стадия сумасшествия. А вы знаете, что если не спать всю ночь и считать цифры, пытаясь заснуть, то можно досчитать до миллиона?

А вы знаете, что иногда на вопрос «Как дела?» легче ответить: «Хорошо», чем пытаться объяснить спросившему, почему тебе так хочется биться головой об стену?

А вы знаете, что после смерти близкого человека ты начинаешь сходить с ума, и у тебя начинаются истерики и галлюцинации? 

Люди, которые теряли кого-то из близких людей, наверняка это поймут. Сначала ты просто не веришь в это, отказываешься верить. На тебя давят стены, ты ищешь свой пятый угол, везде чувствуешь себя лишней. Ты становишься уязвимой, слабой, ущербной, неполноценной и не можешь привыкнуть к тому, что о твоем отце говорят в прошедшем времени.

Истерики – это первая стадия сумасшествия, причем по поводу и без. Интернет пропал на работе? Слезы. Папа приснился? Слезы. Кто-то что-то сказал про своего отца? Слезы.

Потом тебе везде мерещится папа, кажется, что он тебя окликнул по имени. И город превращается в безмолвное поле битвы, заполненное минами воспоминаний, нужно быть очень осторожным и смотреть, куда наступаешь; один неверный шаг – и тебя разорвет на куски.

К примеру, Альбина после похорон не могла ходить в парк имени Панфилова, потому что она туда в детстве часто ходила с папой.

У нее эхом все время звучали слова отца, который часто ей говорил: «Кызым, сага кулгон абдан жарашат!» (Дочка, тебе очень идет улыбаться!)

Но она не представляла себе, когда она еще будет по-прежнему улыбаться. 

Она вспоминала слова Кыял: «Береги своих родителей, когда-нибудь ты просто сожрёшь себя за то, что недоговорила… Недослушала… Недолюбила…»

«Эта боль не утихнет никогда, и в душе у тебя всю жизнь будет зиять рана», – говорил ей хороший знакомый, родной брат которого утонул на Иссык-Куле прошлым летом.

«Хочешь плакать – плачь, хочешь реветь – реви, я первое время запиралась в ванной и ревела целыми днями на холодном полу. Выпей «Персен», он на время успокаивает», – советовала другая подруга, ее мама умерла в прошлом году, под Новый год.

Ни персен, ни корвалол, ни антидепрессанты Альбине не помогали. А когда она украдкой плакала, окружающие смотрели на нее странно, будто у скорби есть свой срок, после которого не принято проявлять эмоции.

Альбина не понимала вопрос «Как дела?» Для нее лично этот вопрос звучал как издевательство, насмешка или ирония, и она не знала, когда сможет искренне ответить на него: «У меня все хорошо».

И так прошло три месяца. 

В какой-то момент Альбина начала понимать, что дальше так нельзя, и училась жить заново, вспоминала прежние ощущения – улыбаться, слушать музыку, делать покупки, но потом понимала, что все это впустую… Вновь впадала в очередную депрессию и не могла заснуть до утра. Ночами она читала газеты, книги, копошилась в ящиках стола и засыпала лишь под утро.

И это одиночество ее не покидало. Больше всего самой одинокой она чувствовала себя в толпе, в обществе.

Правду говорят, что только в тяжелой ситуации ты узнаешь, есть ли у тебя настоящие друзья. Когда у тебя все хорошо, твои друзья знают, кто ты, а когда у тебя все плохо – ты узнаешь, кто они.

Альбину очень удивило, что те, от кого она и не ожидала, спрашивали, чем они могут ей помочь, приезжали, морально поддерживали.

А те некоторые люди, кого она считала близкими, ни разу даже не позвонили – так она узнала, что бывают псевдодрузья и псевдородственники.

Казалось, что этот проклятый март никогда не кончится.

Каждый день лил дождь, переходящий в снег.

И Альбине казалось, что это плачет ее отец, всеми силами пытаясь к ним вернуться и плача от того, что это невозможно…

Ей казалось, что она застрянет в этом марте и этой весенней зиме со слякотью навсегда. 

И в душе у нее каждый день огромными хлопьями шел снег подстать снегу на улице! 

Продолжение следует...